Ёлка желаний

Мы готовились всей семьей к празднованию Нового года – мама выпекала ароматный пирог, папа распаковывал из коробок ёлку и игрушки, я крутился у обоих под ногами, а бабушка, сидя в глубоком кресле, перебирала старые фотографии в поисках раритетных Новогодних снимков моего папы. Я подошел к бабушке и стал рассматривать черно-белые снимки вместе с ней. На одной из фотографий, на обороте которой было написано «5 лет. 1988 год», мой папа был одет в костюм храброго мушкетёра. - Бабушка, а в каком костюме была ты сама, когда тебе было 5 лет? Бабушка прищурилась, нежно улыбнулась. - Малыш, когда мне было 5 лет, в Ленинграде только-только закончилась блокада. Нам было совсем не до костюмов. Но я, как сегодня, помню свой первый Новый год, который моя бабушка, несмотря на очень тяжелые времена, все-таки смогла мне устроить. И бабушка начала свой рассказ: «Старый уличный термометр показывал мороз, -7. Я посмотрела в окно и увидела, как внизу наш сосед дед Матвей устанавливает прямо в середине двора пушистую елку. «Надо бы детям праздник сделать, настрадалась малышня, да и нам отдушина» - говорил на днях дед Матвей моей бабушке, прихлебывая из жестяной кружки горячий чай. - «Я елку добуду, а ты Аннушка - так он любя обращался к моей бабушке - украшения на елку сшей». «Да из чего же я украшения сделаю, Матвей? Нет же ничего совсем!» - запричитала бабушка. «Я тебе дам Танюхин сарафан, чего лежит, пылью обрастает, из него сошьешь флажки» Бабушка всхлипнула, дед Матвей тяжело вздохнул, они замолчали, грустно опустив головы. «Танюхой» дед Матвей называл свою погибшую дочь, она два года назад ушла на фронт медсестрой и несколько месяцев назад ему пришла телеграмма от ее сослуживцев: «Тани больше нет тчк». Дед Матвей сохранил несколько ценных для его памяти вещей Тани, а остальные выменял на провизию. Он носил в нагрудном кармане ее фотокарточку, часто прикладывал к ней морщинистые руки и шепотом о чем-то подолгу с ней говорил. А еще, он воспитывал внука, оставшегося от дочери. Внук деда Матвея – Лешка, мой ровесник, нам тогда недавно исполнилось 5 лет, он был мой самый близкий и единственный товарищ. Лешка круглый сирота. Он помнил свою маму по теплу рук, мягким и нежным губам, которые покрывали его поцелуями и рассказам дедушки о том, какой она была. Мы любили прийти к деду Матвею, сесть с ним у буржуйки, укрыться одеялом, закрыть глаза и, слушая рассказы деда, вспоминать о родителях, узнавать, как жилось им всем до войны и мечтать о том, что будет после... Меня тоже растила бабушка без родителей - папа на фронте, а мама... мама умерла в блокаду, не выдержало ее здоровье голода и холода, она тянула нас с братом, как могла... первым ушел мой брат, меня годовалую мама положила на санки и из последних своих сил дотащила с Васильевского острова на Петроградскую сторону до дома бабушки, последние метры мама волокла сани ползком, никто не мог ей помочь, все были на грани выживания. Во дворе, в котором дед Матвей ставил елку, мама упала и больше уже не двигалась. Так мы и стали жить с бабушкой в ожидании вестей с фронта от папы. Наспех одевшись, я побежала на улицу, неся в руках коробку с бабушкиным рукоделием – разноцветные флажки на длинной-длинной веревке. Дед Матвей позвал Лешку, тот вышел со стопочкой «открыток», сделанных на обрывках пустых полей от газет. Каждая открытка – это важное послание в 1945-й год – чтобы был мир, чтобы дед Матвей не хворал, чтобы баба Аннушка меньше плакала, а мы с ним дружили вечно, чтобы папа вернулся домой... живой. «Танюхин сарафан обрел вторую жизнь, Аннушка, пусть это станет символом надежды» - сказал дед Матвей. Мы украшали елку флажками и посланиями, дед Матвей и бабушка смотрели и утирали слезы, а у Лешки увлажнились глаза и при каждом прикосновении к флажку наливалась крупная слеза и скатывалась по щеке. В этом действе было что-то глубоко сокровенное для каждого.