Тобик - любопытный нос

Сочинение
Всё началось с того, что я родился. Мама-собака облизала мне голову и спину и положила рядом с собой. Первый запах в жизни, который я почувствовал, – её запах, а первый вкус, который узнал, был вкус молока, теплого и сладкого. Примерно на девятый день – как мне рассказала потом мама – я начал слышать хоть что-то, а затем через две недели после рождения открыл правый глаз. Левый, конечно, тоже, но через пару дней. Тогда я едва мог отличить свет от тени. И уже потом, через четыре недели, стал различать цвета и очертания предметов. И тогда же во мне проснулось новое чувство, то, что люди называют любопытством. Когда же я был ещё щенком, произошло кое-что, повлиявшее на мою жизнь и вызвавшее интерес к науке.
Я жил у академика Ивана Петровича. Однажды его дочь Веруша пускала мыльные пузыри. Она окунала длинную, тонкую, как иголку, соломинку в маленький тубус с мыльной водой и выдувала пузыри. Они были сначала маленькие, не больше моего носа, потом становились крупнее, внушительнее, и это был уже не пузырь, а пузырище! Но вот девочка взмахнула соломинкой, как волшебной палочкой, и он полетел, гонимый ветром куда-то в сторону большой, как дом, берёзы. Солнце плясало на его прозрачных боках, и через него было видно всё. Но тут я заметил что-то странное. Как будто не один цвет, а много. Их было семь. Они переходили друг в друга на прозрачной «шкурке» пузыря, и было так завораживающе, что я на минуту замер. А потом попытался схватить эту красоту, чтобы принести и показать маме. Я напружинил лапы, вильнул хвостом, и словно сама земля дала мне силы подпрыгнуть вверх. Никогда не прыгал так высоко, как в тот день. И уже готовился почувствовать ранее неизвестный мне предмет, готовился, крепко сжав зубы, отнести неизвестную красоту любимой маме. Но я только ощутил на языке и на моём чутком чёрном носу горьковатый вкус мыла и услышал смех девочки. Я залаял, тем самым вызвав новый прилив звонкого детского смеха. Так повторялось несколько раз, но многоцветная красота постоянно ускользала и никак не давалась мне в руки. Точнее, в зубы.
На мой лай пришёл сам академик. Он погладил бороду, сел на ступеньки, посадил дочку на колени и, рассмеявшись, стал рассказывать:
– Видимо, Тобиас радугу увидел. Вот и захотел её схватить.
– Папа! А что такое радуга?
Академик лишь на секунду задумался, а потом посмотрел на меня:
– Слушай! Может, тебе пригодится, – затем повернулся к девочке. Я подошёл ближе и сел у его ног. – Радуга – это преломление и отражение света в маленьких, как маковое семечко, капельках воды, парящих в воздухе. Дело всё в том, что луч белого цвета состоит из разных цветов, цветов радуги. Они летят все вместе, но когда на их пути появляется капелька, расходятся и получается семь лучиков. Словно бы капелька их ссорит. А если таких лучей много, получается большая и красивая радуга. После дождя, например.
Я внимательно слушал и в конце речи академика негромко тявкнул в знак того, что дослушал и запомнил. А потом бегал по нашему огромному дачному участку, куда на лето приехал академик с семьей. Разумеется, взяв меня с собой.
Дача была просто громадной, хотя, может быть, она лишь казалась мне таковой из-за моих собственных размеров. И вот бежал я и наткнулся на чудовище. Оно было маленькое, чёрное с длинными шипами и рядами белых точек вдоль тела. Ползло по листу крапивы. Незнакомое на жгучей крапиве точно лучше не трогать! Я зарычал, и чудище остановилось, убрав маленькие оранжевые, возможно, лапки под себя и чуть ли не свернувшись калачиком. Я замолчал, и через пару минут оно неспешно поползло дальше, медленно переставляя свои ужасно маленькие ножки. Я испугался, но решил не убегать, а проследить за чудищем. Страшный зверь не просто передвигался, он ел лист. Жадно, сосредоточенно, много. Всё так же по-черепашьи преодолевало стебель, а спустя время свернулось во что-то странное. Кулёчек. Зёленый комочек повис на стебле и затих. Я потрогал его носом. Неживой, не двигался. Просто слегка качался от моего удара. Я решил не испытывать это нечто и отбежал подальше, всего через полчаса начисто забыв об этом.
Через пару деньков я пришёл – абсолютно случайно – на то же самое место и увидел, что кокон (мама рассказала мне, как это называется) потемнел и стал мягче. Подойдя и обнюхав его, выяснил: никакого запаха у таинственного предмета нет. «Странностей не становится меньше, – подумал я, – Отойду-ка подальше, раз не знаю, что это за штуковина».
А на следующее утро кулёчек раскрылся. Я снова оказался рядом, пробегая пятый круг по нашей лужайке, и наблюдал, как из комка, как листок из пахучей почки на тополе, проклёвывается бабочка. Она была очень красива! Два ярких клубнично-алых крыла с двумя небольшими чёрными полосами и синими пятнышками на каждом. Эти крапинки как будто следили за тобой, куда бы ты ни отошёл. Но тем не менее это не отменяло моих вопросов. Как бабочка там оказалась? Почему? Откуда? Вопросов стало больше, чем я мог вынести! «Иван Петрович!» – залаял я, глядя на академика. Тот оторвался от бумаг и присел на корточки, дабы лучше меня видеть.
– Что случилось? Ты куда-то зовёшь меня?
– Ав!
– То есть да. Ну, пойдём. Покажешь, что тебя так удивило.
Когда мы пришли, он сразу посмотрел на бабочку. Та почти вышла из своего кулёчка и готовилась преступно сбежать.
– Ты привёл меня, чтобы показать, как, судя по виду, павлиний глаз вылупляется из кокона?
– Ав!
– Тебе будет интересно слушать про бабочек?
– Тяв!
– Смотри. Сначала такие же «павлиньи глаза» откладывают яйца на растения, в основном, – на крапиву, малину. Потом из них выходят гусеницы. Маленькие такие и ползают, как червяки, но разных размеров, цветов и форм. Так вот, гусеницы ползают по листьям, съедая их всё больше и больше. А затем они находят укромное место и сворачиваются в куколку. Внутри той происходит много разных сложных процессов, и далее из куколки вылезает красивая бабочка. Вот, например, как эта. Это похоже на сказку, правда?
Академик подставил палец под лапки бабочки. Она неспешно шагнула и заспешила по его ладони, переставляя свои тоненькие лапки с крючочками на концах. А потом павлиний глаз вдруг взмахнул своими бесконечно красивыми, но в то же время хрупкими крыльями и поднялся в воздух. Я посмотрел сначала на бабочку, потом на Ивана Петровича, как бы говоря: «А куда она?» И академик словно понял мой вопрос и продолжил, глядя вслед улетающей красоте.
– А сейчас она полетела полакомиться цветочным нектаром, чтобы потом снова отложить яйца. Это жизненный цикл бабочки. Такой уж он есть. Знаешь, почему гусеница этой бабочки шипастая? Это защита от хищников. Птица или насекомоядное животное не должно её съесть, вот они и отбиваются, кто как может. Кто-то – изменяет окраску на яркую и заметную, чтобы сказать: «Не трогай меня, пожалеешь!». Кто-то, наоборот, маскируется под окружающую среду, дабы быть незаметнее, кто-то, выделяет яд для защиты. По этой же причине сама бабочка очень яркая и красивая. То, чем мы восхищаемся, на самом деле служит защитой от врагов.
А потом на мой нос упала первая капля. Затем вторая, третья, пятая, тридцать шестая, а далее я уже сбился и потерял им счёт… Поэтому быстро забежал под крышу, а затем и в дом. Дождь стучал по кровле, и было хорошо. Я успокоился и уснул под тёплым боком мамы.
Выскочив из дома, когда закончился дождь, я покатился по мокрой траве. Это было ужасно весело, и я не заметил, как доскользил до старой деревянной скамейки, что стояла у нас во дворе, и стукнулся спиной, и уткнулся любопытством в необъяснимое. Всё дело в том, что крепкие металлические гвозди, которыми ножки скамейки были приколочены к сидению, порыжели! И снова вопросы: «как?», «почему?», «из-за чего?». Я зарычал и топнул лапкой. Непонимание и недоумение кипели во мне, переходя все границы разумного. Сначала порыжели гвозди, а потом что? Скамейка? Трава? Участок?
Двое сыновей Ивана Петровича – Володя и Витя – увидели меня и подошли посмотреть, что так напугало и насторожило маленького щенка. Но подойдя, первый рассмеялся, а второй занялся внимательным изучением лавки.
– Видимо, он только сейчас заметил скамейку! – хохотал Володя, упав на холодную мокрую траву и схватившись за живот.
– Нет, – решительно ответил Витя, – тут что-то другое. Но вот что? Гнилые старые доски? Прогнили и могут треснуть, если на них сесть?
– Рры!
– Значит, нет. Что тогда, гвозди? С гвоздями что-то?
– Ав!
– Ах, это. Просто старые ржавые гвозди. Пора бы их поменять, ты прав. Давно пора.
– Ррр!
– Ты опять не про это? А! всё, я понял. Ты же видел эти гвозди нормальными, верно? Верно. То есть, ты хочешь узнать, почему они изменились?
– Ав!
– А ты поймёшь? – опустился на корточки Витя.
– А ты объясни так, чтобы он разобрался, – вновь рассмеялся Володя и ушёл переодеваться, а то вся его одежда выглядела не очень опрятно из-за соприкосновения с напитанной дождем травой.
Витя сел на эту самую скамейку и посадил меня перед собой, подождал, пока я удобно устроился, свернув хвост бубликом, – благо, был тогда не очень большой – а Витя стал рассказывать.
– Если оставить любую железку во влажном месте, она постепенно начнёт… Подожди, нет, не так. Металлический предмет может подвергаться коррозии. Железо как бы сгорает, соединяясь с кислородом, растворённым в воде. Да, Тоби, в воде есть кислород, которым мы дышим. Нет, опять не так. Ты когда-нибудь видел костёр? От него отлетают искры и остается уголь. Так же и ржавчина появляется на гвозде или ведре. И она остается на железном предмете, когда капля исчезает – испаряется. Понял? Я постарался объяснить тебе как можно проще и понятнее, но, наверное, у меня не получилось. Вода и воздух могут сделать из железяки ржавую железяку. Она рыжая, как соседский сеттер. Так ты понял?
– Ав!
– Вот и хорошо, – рассмеялся Витя, – Иди, бегай, гуляй.
Эти три случая, безусловно, были не единственными необычными происшествиями в моей жизни. Но именно они привили мне любовь к науке. Потом я стал наблюдать за Иваном Петровичем, когда он работал. И иногда мне он тоже объяснял пару-тройку самых разных вещей, например, что такое призма, почему листья желтеют или зачем сому усы. И из всего этого я извлёк одну очень важную мысль: наука – это не скучно и не сложно, а, наоборот, весело и интересно!
P.S. Может быть, вы совсем не поверили, что целый академик будет отвечать на вопросы маленького щенка? О! Это был такой академик, у которого в лаборатории было несколько собак разных пород и который называл их не иначе как "мои научные сотрудники". Благодаря собакам и сам он сделал не мало открытий.
Фамилия моего ученого - Павлов, Иван Петрович Павлов