Билеты
Экскурсии
Бажинов В. И. Мясной Бор. (Из окружения). 1985. Композиция. Гипс тонированный, лепка. 74х89х61см.
Бездорожье, гиблые болота,
И кругом лесная глухомань…
Чтобы снять блокаду Ленинграда,
Прем по бурелому на Любань.
Из воспоминаний бывшего командира взвода управления 6-й батареи 2-го дивизиона 849-го артиллерийского полка 327-й стрелковой дивизии П.П. Дмитриева: «Путь пролегал по лесам и болотам, лишенным каких бы то ни было дорог. <…> Глубокий снег, под ним незамерзающие болота. Гаубицы массой 2400 кг тонули сразу на оба колеса. Лошади выбивались из сил. Люди – огневики и управленцы – надели лямки и совместно с помощью подручных материалов тащили через топи на себе орудия. Скорость продвижения отмечалась метрами». Приказ наступать все дальше и дальше, невзирая на фланги, привел к образованию «любанской бутыли» – территории площадью 3 тыс. км², с узкой горловиной в месте прорыва. Этот четырехкилометровый коридор от деревни Мясной Бор до деревни Кречно – единственный путь, обеспечивающий снабжение наступавших частей, – превратился в огнедышащий клапан, который немцы упорно пытались захлопнуть, а силы 52-й и 59-й армий – раскрыть. 19 марта 1942 года немецкие войска блокировали 2-ю Ударную армию. К 27 марта удалось очистить коридор в «котле», через который доставлялись продовольствие и боеприпасы для армии, но связь ее с фронтом становилась все более хрупкой. Борьба за горловину шла не на жизнь, а на смерть. В итоге образовался «котел», куда попали почти все наступающие соединения Волховского фронта. Из воспоминаний бывшего рядового 839-го гаубичного артиллерийского полка резерва главного командования И.И. Калабина: «Котлом мы называли клочок болот к западу от Мясного Бора, на котором находились окруженные подразделения 2-й Ударной армии, теснимые со всех сторон врагами – "голубыми", "зелеными" и "коричневыми". То, что там творилось, не вообразить и в самом жутком сне. Едва ли я смогу описать это. Июнь. Северные белые ночи. Целые сутки висели над нами немецкие самолеты, сбрасывая сверхтяжелые бомбы, поливая из пулеметов. Не смолкая, гудела орудийная канонада. Можно оглохнуть от треска ломающихся горящих деревьев, от грома и грохота артиллерийского огня, адской чечетки пулеметных очередей, надрывного воя мин. Каждая пуля – в цель, снаряд – в цель, бомба – тоже в цель, потому что скученность войск невероятная. То уже не армия, а толпа базарная. Полная неразбериха, связь между частями потеряна, управление нарушено. <…> Только задремлешь – чудится фашист, хватающий тебя за горло. Вскочишь – все тот же лес, гул и смрад… Часов почти ни у кого нет, счет времени давно потерян. День сейчас или ночь? Какой сегодня день, какое число? Что ждет нас – плен или попытка прорыва?».
Из воспоминаний бывшего командира 327-й стрелковой дивизии И.М. Антюфеева: «Находясь почти три месяца в окружении, мы съели все, что можно было есть: сначала резали живых лошадей, а потом и их трупы, вытаивавшие из-под снега, – все шло в питание. Также от голода спасали березовый сок и хвоя».
Из воспоминаний бывшего старшины 43-го отдельного лыжного батальона Г.И. Геродника: «Июнь 1942 года. В разгаре лето, а любанцы еще в зимнем обмундировании, вернее, в том, что осталось от него. Из изодранных ватников и ватных брюк торчали клочья почерневшей ваты. Ушанки, шинели были покрыты рыжими, бурыми и черными подпалинами от огня костров. Подошвы сапог и ботинок многим приходилось прикручивать проволокой. От длительного голодания у каждого второго воина цинга. Дистрофия. От многонедельного пребывания в воде ломило суставы. Руки и давно не мытые лица изъедены гнусом. Те, кто еще мог стоять на ногах, вели под руки или несли на самодельных носилках раненых и окончательно обессилевших товарищей… После очередного полного перекрытия мясноборской горловины узкий коридор ценой больших жертв был прорублен заново».
Долину смерти… страшный ад
В живых оставшийся запомнит.
Там было трудно умирать
В те двадцать лет, еще не полных.
Там наши сверстники тогда
Ползли по грязи и болотам,
Косила их войны страда
Огнем кинжальным пулеметов…
Русские называли коридор от деревни Мясной Бор до деревни Кречно Долиной смерти, а немцы поставили указатель с надписью: «HierbeginntderArschderWeit» («Здесь начинается ад»). Из воспоминаний бывшего командира взвода управления 6-й батареи 2-го дивизиона 849-го артиллерийского полка 327-й стрелковой дивизии П.П. Дмитриева: «Этот коридор недаром называли Долиной смерти, его можно было назвать адом, мясорубкой, огненными жерновами. Но никакими словами нельзя выразить того, что там творилось». В Долине смерти не было не одного целого дерева, торчат высокие пни, расщепленные осколками, все побито, валяются кверху колесами разбитые орудия, повозки, трупы солдат и лошадей. Кругом видны воронки от мин и снарядов. Чтобы лучше понять, как выходили из окружения изображенные Бажиновым солдаты, приведем отрывки из воспоминаний:
Из речи И.В. Зуева: «<…> Нам с вами предстоит вступить с фашистами в последний, решительный бой. Задача состоит в том, чтобы неожиданным ударом пробить брешь в обороне противника и вырваться к своим. Не хочу скрывать от вас, что драться придется не на жизнь, а на смерть. У немцев минометы, огнеметы, все виды стрелкового оружия с неограниченным количеством боеприпасов. У нас с вами семьдесят автоматов с минимальным количеством патронов, десяток гранат. Скажу честно, как коммунист, что шансы на успех у нас с вами невелики. Но лучше смерть в бою, чем позорный плен».
Из воспоминаний бывшего бойца 174-го отдельного дорожно-строительного батальона А.П. Брынских: «22 июня нам объявили приказ: "Двигаться к коридору!" Отовсюду: из траншей, из-за деревьев со срезанными снарядами верхушками – потянулись вереницы изможденных, шатающихся от голода и усталости людей. Они двигались к остаткам нашего бревенчатого настила, проложенного вдоль насыпи разбитой узкоколейки. С наступлением темноты раздалась команда идти на прорыв. Людская лавина хлынула в коридор, созданный нашими прорвавшимися частями. Со всех сторон раздавалась стрельба: проход был не более ста метров и простреливался из всех видов оружия. Люди падали, раненые продолжали ползти. Убитые скатывались с насыпи, и болотная вода приобретала от крови красноватый оттенок…».
Из воспоминаний бывшего рядового 839-го гаубичного артиллерийского полка резерва главного командования И.И. Калабина: «23 июня 1942 года лавина изможденных, отчаявшихся людей хлынула, как речной поток, в горловину Долины смерти. Раненые и истощенные шли без оружия, кто покрепче – с винтовками. Навстречу нам со стороны Волхова пробивались части 52-й и 59-й армий. Перемычка составляла всего четыре километра. Всего четыре, но каких?! Воины 52-й и 59-й дрались отчаянно, и в ночь с 23 на 24 пробили щель во вражеской обороне в какие-то двести-триста метров. В этот коридор и ринулись живой силой окруженцы. Раздосадованные фашисты встретили их сплошным огнем из всех видов оружия. Но что могло остановить людей, которые были обречены? Схватка перешла в рукопашный бой, ожесточенный до остервенения».
Из воспоминаний бывшего комиссара 100-го кавалерийского полка 25-й кавалерийской дивизии П.И. Сотникова: «23–24 июня 2-я Ударная с боем выходила из окружения. Через мои боевые порядки вышло около пятнадцати тысяч бойцов. Они были полуживые, еле двигались. Выходили под сильной бомбежкой и непрерывным артиллерийско-минометным огнем. Здесь погибло столько людей, что негде было встать ногой: вся земля была усеяна трупами, и никто не мог знать, кто и где погиб, где похоронен. 26 июня, когда я вышел из боя, в нашем полку осталось одиннадцать солдат».
После этого немцы окончательно захлопнули горлышко. Окруженными остались десятки тысяч солдат и командиров, а также штаб 2-й Ударной армии. Попытки Ленинградского и Волховского фронтов деблокировать окруженные войска не имели успеха. Остатки 2-й Ударной – голодные, изможденные бойцы – группами и поодиночке пытались прорваться из окружения. Выйти из окружения удалось немногим. Тысячи солдат попали в плен. И все же Любанская операция, начавшаяся 13 января 1942 года и продолжавшаяся до 25 июня 1942 года, сильно повлияла на события на всем советско-германском фронте. Войска Волховского фронта приняли на себя огонь, который предназначался Ленинграду. Прорвать блокаду тогда не удалось, но воины 2-й ударной армии стояли насмерть, и многие остались навечно в Волховских болотах.
Виктор Иванович Бажинов был в числе вышедших из окружения в Мясном Бору. Увиденное и пережитое во время войны он выразил в скульптуре и стихах. Данная композиция, посвященная трагедии бойцов, волею судьбы оказавшихся в огненном «волховском котле», была создана уже после войны. Выстраивая пятифигурную композицию на низком постаменте, скульптор добивается особой выразительности отдельных персонажей и в то же время слитности и цельности всей скульптуры. Помещая горизонтально в два ряда группу из пяти бойцов, скульптор разворачивает их фронтально так, чтобы были отчетливо видны сразу все лица, тем самым давая почувствовать всю безысходность положения персонажей. На их лицах нет ни скорби, ни обиды, они смотрят прямо перед собой, ничего не видя. Острая и пронзительная по звучанию композиция рассказывает о тяжелейшей цене победы в Великой Отечественной войне. Нет уже в живых скульптора, и мы никогда не узнаем, стали ли прообразами изображенных им персонажей выжившие и вышедшие из окружения люди, или эта небольшая группа из пяти человек только готовится прорваться из «огненного кольца», а может, это собирательный образ, призванный увековечить память павших в Долине смерти.
Бажинов Виктор Иванович (1925–2009).
Скульптор, поэт.
Из воспоминаний скульптора: «Мое детство прошло в деревне Шалово под Лугой, там меня застало начало войны. На моих глазах проходили ожесточенные бои на Лужском оборонительном рубеже. Потом мы оказались в оккупации». В январе 1942 года, когда дошли слухи о наступлении 2-й Ударной армии, Виктор Бажинов покинул родные места, чтобы попасть за линию фронта к своим. «У меня была тайная мысль, что я смогу на фронте встретить отца, которого взяли в армию в июле 1941 года. Он воевал в 54-й армии, которая наступала навстречу 2-й Ударной, чтобы прорвать блокадное кольцо. Но отец погиб <…> в Погостье, ставшем огромной братской могилой для тысяч солдат». Виктор Бажинов смог перейти линию фронта и попасть во 2-ю Ударную армию, которая весной 1942 года погибла в страшном «волховском котле». «История 2-й Ударной армии – страшная трагедия сотен тысяч людей, которая острой болью отзывается в моем сердце и сегодня. Мне никогда этого не забыть. Я никогда не писал воспоминаний, все мои переживания – в скульптуре и стихах. В конце 1990-х годов я впервые побывал на поисковых работах в Мясном Бору, где погибала 2-я Ударная. Для меня это святое место...». После гибели 2-й Ударной Бажинов партизанил в составе 11-й Волховской партизанской бригады. Пережить довелось многое – бои на Оредежи, на Мшинской, контузию, гибель друзей, сверстников-одноклассников, карательные экспедиции врага. Когда в начале 1944 года советские войска, освободив Ленинград от блокады, очистили от оккупантов Лужский район, Бажинов оказался в регулярной армии. Его направили сначала в запасной полк, а из него – в 372-ю новгородскую дивизию, он снова оказался в той же дивизии, в которой воевал в «волховском котле». Войну закончил в Германии на острове Рюгген. Увиденное и пережитое во время войны легло тяжелым бременем на всю последующую жизнь и подтолкнуло его к занятиям искусством.
В 1950–1955 годах учился в первом Ленинградском художественном училище. В 1955–1961 годах учился на скульптурном факультете Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина на скульптурном факультете в мастерской М.А. Керзина, а затем – в творческой мастерской Н.В. Томского. У Виктора Бажинова много работ, посвященных Великой Отечественной войне. Работ правдивых, показывающих не только подвиг, но и трагедию войны.
