Мне ведь было тогда десять лет..
Мне ведь было тогда десять лет..
Мне ведь было тогда десять лет.
Я болтала с подружками в школе.
И всегда возвращалась в обед,
Ведь звала меня мама домою.
Я тогда, словно в сказке жила.
Вечерами читала я книжки,
И не знала, что значит война,
И как страшно звучит пули выстрел.
Я не знала, что значит война,
И не знала, что значит блокада.
Только всё изменила она,
Забрала мою жизнь, без возврата.
Начиналось всё словно во сне,
Будто в страшном кровавом кошмаре.
Я проснулась от криков из вне.
За окном пули ярко сверкали.
Крики, визги звучали повсюду.
Кто-то падал, и больше не встал.
И взрывалися бомбы салютом,
И пожар мне глаза застилал.
Мы на улицу с мамой, нас двое.
Но вот миг, и теперь я одна.
Что мне делать? «Ей, люди!»
Ах, горе, никому дела нет до меня!
Всё в огне и кровавом кошмаре,
И лишь гул в голове слышу я.
Почему-то все люди бежали,
И, толкаясь, сбивали меня.
«Мама..Мама, куда ты пропала?»
Я кричала, но голос ослаб.
Страх, лишь страх я тогда ощущала,
И он вылился болью в глазах.
Сделав шаг ли вперёд, предо мною,
Ужасающий взрыв прогремел.
Мама с сыном стоят, их лишь двое.
Через миг, нету даже следов от их тел.
Кровь вокруг, крики, визги повсюду,
Много слёз, а за тем тишина.
И вокруг никого, только трупы,
И чернеющая пустота.
Я одна. Мир, наполненный тьмою.
Вдалеке, разгорался пожар.
Не согреться, не высказать горе.
Только плакать, одной где-то там.
И сижу я одна, среди трупов.
По щекам моим слёзы текли.
Час, а может и больше, безлюдно,
Но потом загорелись огни.
Всё, что дальше, и вспомнить то трудно.
Там средь трупов меня и нашли.
Я живая сидела бесшумно,
И чуть мёртвой меня не сочли.
Маму больше уже не увижу.
Это с болью тогда приняла.
И под старой дырявою крышей,
Я осталась сироткой одна.
Приютила меня баба Зина.
У неё седина в волосах,
А глаза, словно красна рябина,
Что добром согревали впотьмах.
Одиночку заботою грела,
Страх и грусть отогнав насовсем.
И поверить тогда я сумела,
Что надежда ушла не совсем.
В школу стала ходить я, как прежде.
И, казалось, всё так же как встарь.
Но ужасные звуки сирены,
Возвращали былую печаль.
Метроном всё гудел неустанно,
Отдаваясь лишь болью в ушах.
Страх меня поглощал постоянно,
И от страха темнело в глазах.
Месяц просто прошёл, незаметно.
Ели мало, но сытно вполне.
Но уже через месяц, нам хлеба
Не хватать стало остро вдвойне.
Постепенно давали всё меньше,
И в конце, лишь 125 грамм.
И от голода ноги дрожали,
И глаза застилал мне туман.
Баба Зина меня всё жалела,
Отдавая мне часть своего.
Но её хлеб и есть я не смела,
Ведь самой было ей нелегко.
Говорила она мне: «Послушай,
Ты девчушка, малая совсем.
Хлеб ты этот, дочурочка, скушай.
А мне крошки оставишь, их и съем.
Ты расти ведь должна. Должна выжить.
У тебя ещё жизнь впереди!
И фашистскую гниду всю выжечь,
Что бы землю родную спасти.
Вот закончим войну, ты, девчушка,
Выйдешь замуж, детей народишь.
Я ж своё отжила, мне уж нужно,
На покой поскорее уйти.
Ты не плачь, ведь им это и нужно.
Ты не плачь, ведь сильней ты всего.
В жизни много людей есть бездушных,
Но слеза не изменит того».
Через месяц баб Зины не стало…
А на улице высыпал снег.
Через Ладогу шла переправа,
И меня отправляли как всех.
И вот еду я в душном фургоне.
И не верю сама, что жива.
И к груди прижимаю икону,
Что баб Зина пред смертью дала.
Годы шли, и война отгремела,
И вокруг только эхо её.
Но сколь лет не пройдёт, не посмею,
Позабыть всю ту боль от неё.
Но не только лишь боль эту помню,
Но и то, как геройский народ
Продолжал верить в чудо с любовью,
И за Родину бился, как мог.
Автор: Уренёва Валерия Максимовна
Скрыть текст